Уважаемый Владимир Владимирович!

Обратиться к Вам я решил после долгих и трудных раздумий. После того, как учел все плюсы и минусы, все трамплины и барьеры, все «за» и «против». И, рассудив, выбрал для этого наилучшую, как полагаю, печатную площадку – газету «Сельская жизнь». Орган, отражающий мысли и чаяния миллионов российских крестьян, жителей бескрайней отечественной глубинки, которые кормят всех нас хлебом насущным и которым, по нынешним международным обстоятельствам, предстоит, наверное, удесятерить свои усилия, дабы когда-нибудь сделать Россию продовольственно независимой державой. Оглянемся вокруг: под грохот упорных боев и сражений в Новороссии близятся столетние «годины» Февральского и Октябрьского государственных переворотов, в корне изменивших облик русского общества и заодно показавших громадное значение аграрного вопроса, каковой и по сей день не дает нам, грешным, вожделенного покоя.

Не хочется, очень не хочется, чтобы драматические события той далекой и забытой поры вновь потрясли наш утомленный экспериментами народ – ни по Георгу Гегелю, ни по Карлу Марксу, ни в виде трагедии, ни в жанре фарса. Но для предотвращения сих бурь и штормов мало желаний или заклинаний, речей или недомолвок, квасного патриотизма или безродного нигилизма, охоты за ведьмами или либеральной вседозволенности. Нужны конкретные и целенаправленные шаги. Потребны действенные и системные меры. Необходима четкая и насыщенная политика.

Главное – определить, с чего конкретно начать и куда двинуться после достижения каких-то этапных рубежей. Великий Аристотель учил, что любая вещь состоит из формы и содержания, причем взаимозависимость обеих ключевых категорий неизменна и однозначна: активная форма повелительно влияет на пассивное содержание, придавая ему то или иное обличье, ту или иную внешность. Словом, лепит и рихтует его. Вероятно, в этих словах, произнесенных около двух с половиной тысячелетий назад, таится некая непреходящая – как говорили в старину на Руси, сермяжная – правда.      

Она затрагивает не только природные явления. Она касается и общественной сферы, она пронизывает и мир большой политики, в том числе его кадровые грани. От того, как устроены «верхи», строго зависят биоритмы «низов». А поступки и чувства тех, кто обитает в роскошных коттеджах, всегда сказываются на поведении и настрое людей, поселенных в стенах скромных домов и тесных квартир. Горячечные призывы революционных кликуш о войне для господ и мире для слуг рассыпаются при первой же встрече с житейской прозой. Ибо если нет мира во дворцах, его – бессмертный закон! – не будет и в хижинах. И каждый народ имеет правительство, которого истинно заслуживает и по-настоящему достоин.

Я не напрасно упомянул о близких юбилеях Февральских и Октябрьских дней. Ведь кое-что в современном нам мире перекликается с той тектоничной эпохой, повторяет тогдашнюю обстановку и даже ее тенденции. Да, русское общество, существовавшее на заре ХХ века, было, пожалуй, более зрелым по уровню буржуазно-хозяйственной элиты, нежели наш, юношеский социум, переживающий сейчас (повторно!) пору первоначального накопления капиталов. Пору, которую старушка Европа динамично пробежала за XV и XVI столетия, а Россия ни шатко ни валко, с крепостническими паузами-перекурами, прошла с XVII по конец XIX века. Правда, в весьма неблагоприятных условиях, а посему в довольно поверхностном варианте, что и породило долгое владычество свирепого казенного феодализма («социализма»), прикрытого красными лозунгами-обманками.

Технически – тут спорить не о чем! – мы обогнали своих недавних предков, но наша ли в том заслуга? Мы просто пользуемся объективными наработками технотронной эры! А вот субъективная планка экономических – и производственных, и банковских – лейтенантов и генералов ниже подобной планки столетней давности. Сравнить ли Михаила Прохорова с Павлом Рябушинским и Алексеем Путиловым? Виктора Вексельберга – со Львом Бродским? Владимира Потанина – с Саввой Морозовым или Александром Коноваловым? Не стоит! И ничьей вины в том нет. Се – дети схожих миров, но разных генетических зачатий. Однако сходство и даже превосходство могут, к счастью, прийти раньше, чем предполагается и ожидается. Ибо время сегодня – наперекор прежним циклам – несется, как на перекладных, пролетая за год пару-тройку годов, а за десятилетие – добрых полвека. Человечество поднялось в воздух, взметнулось  в космос, и наши земные скорости – как биологические, так и социальные – возросли до предела возможного.

Этим, конечно, не грех гордиться, но в этом есть и своя доля опасности. Почему? Нынешняя республиканско-демократическая Россия стремится как будто к еще большей свободе, к такому ее объему, которого, кажется, никогда не знала тысячелетняя русская история. К тому же, впрочем, стремилась она и при последних царях, да и в горбачевскую перестройку. Но внешний порыв обманчив: подростку всегда хочется ощущать себя взрослым, и он гневается, если, неровен час, окружающие не согласны с его амбициями. Россия, по крупному счету, страдает не от нехватки демократии, а от застарелого хронического недоразвития.

Такой пробел вряд ли приведет к положительному исходу. Опыт показывает: наладить движение к лучшей доле можно лишь под руководством сильной, устойчивой и грамотной власти. Такой, какую обрела на излете средних веков только-только централизованная королевская Европа. Естественно, с поправкой на сегодняшние реалии. Но надлежит признать – честно и откровенно: наши верхи не сидят в своих креслах столь же неколебимо, как некогда сидели европейские монархи. Державному Кремлю приходится проводить регулярные президентские выборы – теперь, слава Богу, растянутые (почти по французской модели) на шесть лет. А через каждые два срока главе государства надлежит еще подыскивать себе адекватную и преемственную замену. Всегда ли она предсказуема, особенно если на улицы выплескивается неуправляемая экзальтированная молодежь с невнятно-непонятными требованиями к высокому начальству?

Монархическая система более крепка и стабильна, нежели республиканская, тем паче в юных, едва вставших на крыло укладах. Монархия дает национальный символ – образ наследственного государя. Русский царизм рухнул преимущественно из-за больной общественной психологии, постепенно сложившейся в петровские и послепетровские времена. Полузадушенная беспатриаршая Православная церковь, зажатая чиновной ордой в железные тиски, не вызывала энтузиазма и не пробуждала в хмуром народе ни веры, ни доверия. Богомольный люд отвернулся от сомнительных для него духовных звеньев. Этот гибельный скепсис стал распространяться и на светский, государственный уровень, и на фигуру самодержца – помазанника Божия, чей сан освящался церковным клиром, который простонародье не воспринимало сердцем, а позднее отторгло умом.

Можно не гадать на ромашках: если бы царизм своевременно-дальновидно восстановил патриаршество и дал воздух под крылья верноподданному священству, то и аграрный вопрос обрел бы благополучное разрешение, и революционные вспышки были бы тише и глуше, и мировая война имела бы совсем иной финал. Да и Красная парадигма (по всей вероятности, совершенно неизбежная в стране, не испытавшей классического, «милленаристского» средневековья и обреченной, увы, так или иначе испытать его) проявилась бы куда в более пристойных и цивильных формах, чем те, что принес Семнадцатый год. То есть народовольческий клич «Земля и воля!» Зимнему дворцу полезно было перечеркнуть лозунгом «Земля и вера!». Не перечеркнули, и цели снобистских верхов оказались органически чужды обиженным низам.

Поэтому крах русского царизма – на пороге великой победы в великой войне и лихого парада в кайзеровском Берлине – следует отнести не на счет неких, по Ленину, необратимых закономерностей, а на счет собственных Его императорского величества прегрешений, недомыслий и недоделок. Россия была единственной державой в лагере потенциальных победителей, где произошло революционное «короткое замыкание». Тем не менее, рассуждая, как выражались в старину, «генерально», мы должны отметить: объективная структурная прочность монархического строя заключается, помимо прочего, в том, что глава правительства, премьер-министр, не в состоянии «столкнуть» венценосного главу государства. У нас, сегодняшних, это не так.

В республиканской России (прочитаем вслух статью 92-ю нашего Основного Закона) председатель кабинета вправе – призван! – временно исполнять обязанности президента, если тот по каким-то причинам не в силах осуществлять свои функции сам. Однако временные полномочия (повернись, не дай Бог, колесо Фортуны не в ту сторону) могут обрасти такой аппаратно-управленческой тиной, из которой будет не выбраться даже крупному кораблю. Между тем, правой рукой президента – гаранта Конституции и олицетворения системного порядка – суждено стать (без этого дальше никуда!) крепкому рефоматору-хозяйственнику. Реинкарнированному Петру Столыпину, безразличному, как и его исторический прообраз, к придворным дрязгам и погруженному с головой в недра отечественной экономики.

Как же выйти из жесткого противоречия между привычными кадровыми интригами и эпическими потребностями национального развития? Сей Гордиев узел распутать немыслимо – его следует, подобно грозному древнему завоевателю, разрубить острым властным мечом. Выход есть! Однажды мне довелось написать фразу, каковую не постыжусь привести вновь. Как товарищи большевики использовали призрак коммунизма, так нам, господам авторитарным прагматикам, не мешает поднять на щит призрак монархизма. Пока – только призрак.

Целесообразно навести мосты с коротающим свой век под небом солнечного Мадрида 33-летним (неженатым!) великим князем Георгием Михайловичем, кого признали русским престолонаследником практически все королевские дворы нынешней Европы. Георгия Романова нужно пригласить на постоянное проживание в России, предоставив его высочеству достойную и комфортную резиденцию в Первопрестольной Москве. И здесь, на Руси, пусть ждет цесаревича Прекрасная Незнакомка – само собой, из родовитых дворян. Полагаю, впрочем, что за благородной генеалогией дело не станет. Алгоритм дальнейших шагов ясен: вслед за пышной свадьбой, которая вызовет огромный интерес в обществе, особенно среди молодежи, нужно провести хорошо организованный народный референдум о существе государственной власти. Итог должен быть один – принципиальное восстановление института монархии. Но без прямых «именных» гарантий.

Зато рожденного в России первенца августейшей четы, кою окружит, понадеемся, любовь всех слоев и сословий, необходимо воспитывать как будущего венценосного повелителя Российской империи.  На него-то и нужно примеривать Большую корону, как некогда генералиссимус Франко, торопясь, по шутливой немецкой пословице, не спеша, примеривал венец испанских Бурбонов на голову молодого принца Хуана-Карлоса – внука низвергнутого весной 1931 года бессчастного Альфонса XIII. Того Хуана-Карлоса, кто недавно отрекся от престола, передав по доброй воле власть своему старшему отпрыску Филиппу VI. Так и сын Георгия Романова, получив отменную подготовку и войдя в надлежащий возраст, наденет в Успенском соборе Кремля – под благословение святейшего патриарха и малиновый звон колоколов –  горностаевую мантию русского государя.

На этом фоне и президент России обретет поистине исполинские возможности для успешного руководства страной. Став – на базе закона – пожизненным (избранным!) регентом Великой России, Вы, Владимир Владимирович, сможете подобрать опытного и искушенного чиновника на пост «долгоиграющего» технического премьера a la Петр Столыпин, позволив ему скомплектовать дружную профессиональную команду. Маршевые реформы тотчас получат системный смысл и скоростной темп. Иначе нельзя: отсталых не ждут, а бьют!

Если же корона не справится в обозримые сроки со стержневыми государственными задачами, то никто и ничто не помешает русскому обществу указать ей дорогу по вектору 1917 года. Не удержалось прежнее самодержавие, не удержался коммунизм – не удержится на голове и обновленная шапка Мономаха. Но не стоит заранее нагнетать страсти и сеять пессимизм. И еще. Возродив монархические учреждения, Россия станет единственной в новейшее время европейской империей. Ибо все легитимные «товарки» данного юридического типа – Российская, Австро-Венгерская и Германская – сгорели в топке Первой мировой войны. В Европе уцелел только королевский «клуб». Ну, а России всемогущие Небеса дают шанс сыграть пионерную роль и открыть в старинных кладовых лучшие, богатейшие ларцы.                             

Хочу успокоить либеральные круги: институты монархии отнюдь не противоречат канонам зрелой демократии. Достаточно вспомнить Испанию, Англию, государства Скандинавии и страны Бенилюкса, где престолы корректно сотрудничают – по мандату парламентских выборов – даже с левыми, марксистскими партиями. Да ведь и многие деяния тоталитарного свойства в России и Германии были совершены как раз после обвала монархических режимов, едва ли допустивших бы этакие бесчинства. И, наоборот, в фашистской Италии не было геноцида и концлагерей в значительной степени из-за контролирующего пригляда Савойской королевской династии.

Восстановление русской короны будет, естественно, зиждиться на думско-парламентском фундаменте. Речь идет не о самодержавии в том виде, в каком оно блистало до 1905-1906 годов, а о конституционно-правовой монархии, которая начала – увы, бесплодно – формироваться с весны 1906-го. Признаем за аксиому: в нынешней России на верхних этажах истеблишмента нет полной политической реставрации дореволюционных порядков, как это наблюдалось вслед за крушением Английской и Французской революций. В отличие от Стюартов и Бурбонов Романовы не вернулись домой в золоченых каретах. Наш «реставрационный» процесс как бы замер на пороге мятежных Февральских событий, не откатившись за их тыловой барьер.

Зато экономическое пространство – в противовес Англии и Франции – изменилось кардинально: оно обрело дореволюционные очертания, то есть после «социализма» (чудо из чудес!) пришел капитализм. Что ж, классические западные революции принесли народам буржуазные порядки, сполошный русский бунт растоптал их слабые ростки, а уклад, всколосившийся с 1990-х на постреволюционном пепелище, дал им, хворым, второе дыхание. Целесообразно, думается, согласовать хозяйственный «базис» и робкую политическую «надстройку». Пусть на время! Впрочем, если не страшиться истошных криков и набивших оскомину расхожих терминов, если не прятать по-страусиному голову в песок, то надо посмотреть правде в глаза.

Реставрация на туманном Альбионе (чей революционный «рисунок» 1640-х годов весьма – во всяком случае, куда больше, чем французская модель 1789-го, – скопировала клокочущая русская вспышка ХХ века) подарила англичанам очень многое. И промышленный переворот конца XVIII столетия, и превращение гордой Британии во владычицу морей и мастерскую мира можно и должно отнести к выпуклым плюсам усвоившего тяжелые исторические уроки королевского трона. А вот переболевшая уймой республиканских и полуреспубликанских переворотов Франция (при всех своих обширных колониях) никогда не поднялась до такого планетарного лидерства.

Я убежден, что разумная, тщательно продуманная, прагматичная отечественная реставрация (активная, по Аристотелю, форма), повлияв на «пассивное» житейское содержание, даст нашему уставшему народу твердую стабильность, уверенность в завтрашнем дне и впечатляющие социально-экономические сдвиги. Залог тому – неизбежный союз служилой бюрократии, предпринимательской буржуазии и творческой интеллигенции при опоре на сытые, одетые и обутые верноподданные эгалитарные массы. И при пожизненном регентстве президента Владимира Путина…

С уважением Яков Евглевский, публицист

От редакции газеты «Сельская жизнь»:

Мы, разумеется, не считаем себя обязанными соглашаться или тем паче солидаризироваться с положениями данного открытого письма. Пусть его тезисы всецело останутся на совести господина журналиста. Мы просто решили предоставить трибуну постоянному автору «Сельской жизни» для того, чтобы он мог высказаться по одному из серьезнейших и волнующих всех вопросов современного политического бытия.   

Иллюстрации:

Настала народная свобода! Коленопреклоненные крестьяне благодарят императора Александра II за отмену крепостного права. Весна 1861 года. Художник Алексей Кившенко, конец XIX века.