Когда-то мне крупно повезло! С невероятными ухищрениями, «через заднее кирилицо» (как говорил герой А.И. Райкина в эпизоде «Дефицит»), знакомство, переплату мне удалось достать  два билета в первый ряд партера Театра оперы и балета имени С.М. Кирова на, хоть и очередную, но всё-таки премьеру балета «Жизель»!

Волшебная музыка А. Адана зачаровывала, печальная история любви графа Альберта и девушки-крестьянки Жизели вновь заставляла сопереживать героям бессмертного творения в блистательном исполнении примы и премьера балетной труппы. Особая прелесть и сила восприятия этого великолепия заключалась в изюмине моей дислокации – первом ряду партера. Оркестровая яма, с живой энергетикой музыкантов и мастерством дирижёра, выплёскивала волны музыкальных эмоций, затапливая всё вокруг, растворяя в этом волшебстве… Вдруг, в синем рабочем халате, кирзовых рабочих ботинках, в ореоле жёсткого табачного перегара без явных признаков ароматизаторов передо мной явился незаметный служитель Терпсихоры и Эвтерпы из тех, кто обеспечивает возможность одним танцевать, вторым музицировать, а третьим получать от всего этого удовольствие. Ничтоже сумняшеся он поставил передо мной два стула. Следующий неспешный его приход принёс вместе с раздражением от шарканья кирзы ещё два стула. Меня меньше стали интересовать перипетии «адановской» молодёжи на сцене, тем более что Альберт и на этот раз показал себя весьма непорядочным человеком, а вот целеустремлённость нашего работника сцены и то, с каким упорством он выстраивал ещё один ряд стульев впереди партера, интересовали куда больше. Наконец-то нашего скромного синехалатного труженика балета вся проделанная процедура утомила, и после 22 стула он более не появился, чем успокоил не только зрителей первого ряда, но и всех членов балетной труппы, принимавших участие в спектакле.

Мы вновь погрузились в печальные истории Велис, но потянувшиеся откуда-то из темноты зала тени начали заполнять стоящие перед нами стулья и чем вырвали нас вновь из культурно-массового блаженства. При этом создавалось впечатление, что повысить свой культурный уровень пришла сборная по баскетболу. Сцена была закрыта крепкими высокими торсами с широкими плечами. Иногда в межушных просветах можно было увидеть мелькание одежд, которое, конечно, не создавало целостную картину балетного действа, но не позволяли проявить шумное негодование.

Что характерно, через некоторое, весьма непродолжительное время, где-то впереди послышалось знакомое шарканье кирзовых ботинок, сопровождаемое кислым тяжёлым запахом окурков сигарет «Прима» и «Астра», переночевавших мятой грудой в банке из-под «Кильки в томате», служившей пепельницей. Вновь потянулся нестройный ряд теней куда-то вперёд, за «баскетболистов». Судя по оживлению и недовольному басовитому рокоту, который возник в ряду «наших спортсменов», их уверенность в том, что они – самые высокие, а потому – самые счастливые зрители, сильно пошатнулась…

Откуда-то издалека ещё звучала музыка, постукивали носки пуант балерин, говорящие о том, что «нет повести печальнее на свете, чем повесть о Жизели и Альберте», а настойчивая кирза, сопровождающая транспортировку (уже!) барных стульев к ставшей такой далёкой оркестровой яме, нашаркивала своё: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть об обманутом клиенте».

Положение наше было печально – обещанного не получено (на память – только программка и два билета в 1-й ряд партера), но и уйти жалко (деньги плачены немалые). Так и сидим в окружении амбалов, детин стоеросовых, кососаженных крепышей, вдыхая табачный застарелый выхлоп…

Слышу возмущённые реплики мол написал что-то, видит Бог, несуразное, невозможное, небывалое. Одним словом – враки!

Милые мои критики… А вы попробуйте на вышенаписанное посмотреть взглядом ленинградцев, живших некогда на берегу Финского залива, любовавшихся закатным солнцем, игрой волн и чаек, а потом ставших петербуржцами, «переселившимися» за намыв. И что-то мне подсказывает, что не услышите вы от них ни радостных возгласов, ни благодарственных дифирамбов. Но пусть жители вновь обретённых видов на открытую водную гладь сильно не радуются. Видится мне, что Финского залива ещё много, грунтов для отсыпки тоже, а финансово-лояльных чиновников, готовых поставить свою подпись под фразой «Одобрямс», на наш век хватит. И вновь запестрят заманчивые рекламы о видах на Залив. Но никогда не напишется, что это – временно. Опять намоют, опять застроят да так, что о Заливе напомнят только архивные карты Ленинграда-Санкт-Петербурга. Так что «жителям намывных территорий» тоже не век любоваться простором волн. Алчный застройщик ещё не раз напомнит о себе. А вы говорите: «Враки!»…

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит,

Твоих оград узор чугунный,

Твоих задумчивых ночей

Прозрачный сумрак, блеск безлунный,

Когда я в комнате моей

Пишу, читаю без лампады,

И ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиралтейская игла…

Гениальные и величественности строки «Медного всадника» Александра Сергеевича Пушкина, написанные «болдинской осенью» 1833 года и знакомые нам ещё со школьной скамьи, вот уже без малого 200 лет звучат как гимн красоте нашему Санкт-Петербургу, его создателю – Петру  I,  его единомышленникам и великим последователям.

Рубеж столетий (1690-1700 годы) – начало важных реформ: рождение флота и новой армии, создание новой культуры и строительство новых городов. Архитектура, преобразование строительного дела были важной частью реформ петровской эпохи. Строительство новых русских городов по новым, европейским градостроительным законам стало зримым воплощением изменений в жизни страны.

Представление о городе как произведении искусства, в котором существует пространственная взаимосвязь всех частей, к этому времени распространилось в Европе. В Риме начинается прокладка прямых улиц, соединяющих наиболее значительные здания и сооружения. Позже приём планировки римских улиц был повторён в Версале архитектором Ардуэном Монсаром, при этом использовалась радиально-лучевая система, разработанная выдающимся итальянским архитектором Винченцо Скамоцци. Дальнейшее развитие этот приём получил при строительстве Санкт-Петербурга. Строительство подчинялось общему плану: новая столица была задумана как город не стихийный, а регулярный, не деревянный, а сплошь каменный, с длинными лучами-проспектами, с системой каналов и шлюзов, с обилием зданий делового назначения.

Край имел не самый благоприятный климат. Мало кто из работного люда по доброй воле сюда ехал и, тем более, здесь оседал. Поэтому Указ Петра I от 1 марта 1704 года касался рабочих: ежегодно для строительства Санкт-Петербурга необходимо было присылать 40 тысяч человек. Так было вплоть до 1718 года. К тому же был и еще один строгий указ – наказание за побег из города.

Был и Указ, касающийся строительного камня. В условиях дефицита природного «свободного» камня, небольшого количества кирпичных заводов (в том числе и построенных в самом городе) и, как следствие, недостатка кирпича решение вопроса снабжения строительным камнем было очень актуально. Впрочем, в 1714 году таких «каменных» Указов было два. Первый из них – это Указ «О привозе на речных судах и сухим путем на возах приезжающим к Санкт Петербургу по определенному числу диких камней». Этот закон предусматривал весьма жёсткую «повинность»: каждый человек, прибывающий в новую столицу, должен был вносить свою «каменную лепту»: пеший – один камень; тот, кто ехал на телеге, – не менее трех камней (при этом не меньше пяти фунтов весом каждый(!)); прибывающий на лодках (в зависимости от величины судна) обязывался доставить 10–30 камней весом не менее десяти фунтов каждый (чуть больше 4,5 кг/шт.). Чтобы введенное царем правило не нарушалось, предусматривался штраф в размере одной гривны за каждый непривезенный камень. Странный на наш, живущих в XXI веке, взгляд закон был отменен только в 1776 году, то есть действовал более 60 лет, что позволяет сказать: город строился всей страной. И строился основательно.

А второй Указ от 9 октября 1714 года страну просто вогнал в шок: запрещалось строить каменные дома в иных городах России. Только в Петербурге можно и нужно было возводить каменные «образцовые» дома и храмы, стоящие на улицах по плану, правильно и с соблюдением правил пожарной безопасности. Так решался вопрос со стройматериалами, а заодно – проблема каменщиков, так беспокоившая царя. После нового Указа в поисках работы мастера должны были явиться сами. Указ отменили только в 1741 году.

Пройдут годы… На берегах Невы вырастет «Северная Пальмира», застроенная шедеврами Доменико Трезини, Джованни Мария Фонтана, Андреаса Шлютера, Бартоломео Растрелли, Хармана ван Болоса. К слову, Бартоломео Растрелли-младшего без всякой натяжки можно считать русским художником: он работал исключительно в России, звался Варфоломеем Варфоломеевичем, начав при Анне, в полную силу явил свой талант при Елизавете Петровне, т.е. в 40-50-е годы XVIII века. Большой Царскосельский дворец, Зимний дворец на берегу Невы, дом Строганова на Невском проспекте, собор Смольного монастыря – вот его лучшие образцы. Появится и плеяда русских архитекторов, усвоивших  и развивших приёмы европейского строительства: Андреян Захаров, Матвей Казаков, Яков Ананьин, Андрей Воронихин, Алексей Бакарев, Фёдор Демерцов и мн. другие, а с ними будет хорошеть и наш город.

Одеваются набережные в гранит и известняк, который впоследствии тоже будет заменяться гранитом, перекидываются мосты через реки и каналы один красивее другого, возводятся дворцы и доходные дома, зачастую не уступающие по красоте  иным дворцам, тесно прижимающиеся друг к другу плечами брандмауэров, формируя каменное ожерелье Северной столицы. Они иногда расступаются для изумрудных вставок садиков, двориков и скверов, создавая те бесподобные ансамбли красоты, симфонии архитектуры, которыми восторгаются все, без исключения, приезжие и коренные жители, для которых всё это великолепие, зачастую, обыденно и естественно.

Возведению зданий, радующих глаз и сердце, долговечных в Петербурге с самого начала его строительства уделялось большое внимание. Становление города неразрывно связано с развитием ремёсел и промышленности, включая, в первую очередь, кирпичноделательное производство. В районе нижнего течения рек Славянки и Ижоры к юго-востоку от Петербурга с начала XVIII в. начинается активное устройство кирпичных заводов. В 1710-х гг. устраиваются крупные казенные Ближние, Невские, Чернорецкие (недалеко от Александро-Невского монастыря), Тосненские, Шлиссельбургские и Петергофские, а также частные («партикулярные») кирпичные заводы. Кроме этого, Лавра, Новгородский архиерейский дом на Выборгской стороне обзавелись своими небольшими кирпичными заводами. Для более удобной доставки кирпича в город заводы располагались вдоль водных путей выше Петербурга.

В XVIII веке клеймение кирпичей было одним из требований Архитектурной экспедиции, специального надзорного органа, чтобы знать, кто из промышленников выпускал качественную продукции, а кого надлежало штрафовать за кирпичи ненадлежащего качества (может быть, поэтому сейчас кирпичи не клеймят?). Но, мне кажется, что помимо существовавшего обязательства производитель кирпичной продукции с гордостью ставил своё клеймо на этом строительном материале, который шёл на строительство и украшение Санкт-Петербурга, а в наше время является объектом коллекционирования, материалом для крафтовой отделки помещений и прочего эксклюзива.

Отдельную печальную, трагическую, но овеянную героической славой главу в истории нашего города занимает «Блокада». Для каждого жителя Петербурга, россиянина фраза «Блокада Ленинграда» является символом невероятных страданий и невероятного мужества и героизма родного Города. Страшнее страниц в его истории не было. Огромный ущерб в годы Великой Отечественной Войны был нанесён городу на Неве, в то время немногим более 20 лет носящему имя основателя первого в мире социалистического государства В.И. Ленина. Бесконечные 872 дня блокады, голод, холод, непрерывные обстрелы и бомбёжки косили людей, стирали с лица земли дома и дворцы, а хозяйничавшие в пригородах Ленинграда фашисты убивали, грабили, уничтожали всё и вся. Блокада Ленинграда унесла жизни более 1,5 миллионов жителей города. От фашистских бомбежек погибли лишь 3 % людей, остальные 97 % —  от голода: ежедневно от истощения умирали около 4 тысяч человек. 150 тысяч тяжелых артиллерийских снарядов и свыше 107 тысяч зажигательных и фугасных бомб было выпущено и сброшено фашистами на город. Они разрушили 3 тысячи зданий и повредили свыше 7 тысяч. Было разрушено множество памятников архитектуры, некоторые из них – утрачены безвозвратно, но все главные памятники Ленинграда уцелели: ленинградцы спрятали их, укрыв мешками с песком и фанерными щитами, закрасив защитного цвета краской. Некоторые скульптуры, например, из Летнего сада и скульптурные композиции с Аничкова моста, сняли с пьедесталов и укрыли в земле до окончания войны. Во время послевоенной реставрации некоторых исторических зданий часть следов от осколков снарядов была специально оставлена как памятники блокаде – сегодня мы можем видеть шрамы войны на колоннах Исаакиевского собора, постаментах конных групп Клодта на Аничковом мосту, на северном фасаде храма «Спас на Крови». В дни блокады восстановление и ремонт проводились выборочно,  на небольшом количестве зданий и сооружений. Например, здание Главного Адмиралтейства, которое перенесло прямое попадание пяти фугасных бомб(!), не считая снарядов.

Завершение Великой Отечественной Войны открыло новую страницу в истории Ленинграда – страницу послевоенного возрождения нашей Северной Пальмиры, посвящённую работам по восстановлению, реконструкции и реставрации памятников истории и архитектуры, массовой застройки исторических районов города. Возвращалось великолепие Зимнего дворца, Эрмитажа и Русского музея, сняли свои солдатские шинели и залечивали раны Мариинский, Таврический и Юсуповский дворцы, реконструировались районы Финляндского, Балтийского и Варшавского вокзалов, Сенной, Смольного, Суворовского проспекта. Здания, которые представляли собой историческое и/или архитектурно-художественное наследие реставрировались с полным сохранением фасадного облика, но с полной переделкой «начинки» с перепланировкой в соотвествие современных требований и норм. Мои родители, учившиеся в середине 50-х годов прошлого века в Ленинградском горном институте, вспоминали, что и попрошествии 10 лет ещё многие повреждённые фашистами дома были обнесены заборами и ждали своей очереди на восстановление. Страна возраждала былую красоту своей северной столицы, заботливо относясь ко всем, казалось бы навсегда утраченным фрагментам и элементам архитектурного декора Ленинграда.

Пройдите по городу, обратите внимание на годы строительства новых зданий того времени – площадь академика Климова (1953), площадь Калинина (1947-1955), дома на Кантемировской улице, Московском, Лиговском проспектах… Ах, сколь неблагодарно занятие пытаться перечислить в нашем городе все локации, где велось послевоенное строительство! Красивое, широкое, светлое. Может быть с несколько излишним преобладанием серых оттеноков… Но это – второстепенная деталь. Сладкая мука перебирать архитектурные жемчужины и, понимая органиченность формата изложения да и, чего греха таить, словарного запаса, не иметь возможности отдать приоритет одному без незаслуженного неосвещения истории и достоинства другого, способного рассказать свою «повесть временных лет».

Считанные годы прошли со дня победоносного завершения той ужасной войны. А строители восстанавливали и возводили Красоту и Гордость, тогда ещё, Ленинграда.

Но пришёл 1955 год и на Пленуме ЦК КПСС было принято Постановление № 1871 от 4 ноября «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», утвердившее повсеместную однообразную безликость.

Не хочу анализировать произошедше и морализировать по существу вопроса целесообразности отказа одного в пользу другого. Что есть – то есть. Есть и  кварталы однообразных зданий, унылых. Сейчас только ленивый не критикует «хрущёвки», склоняя их за малогабаритность, плохую звукоизоляцию, малометражные кухоньки, совмещённые туалеты, низкую, как бы сейчас сказали, теплоэффективность (автору в детстве довелось некоторое время прожить в такой квартире, когда зимой в углу на кухне при -270 (на улице) образовывался лёд). Но! Пресловутое «но»… Это были отдельные квартиры. Для каждой семьи. Своя! Без подселений, без уплотнений! Бесплатные (конечно, отвечая тем, кто попытается ухватить меня за язык, не «бесплатные» — их оплачивал бюджет, сформированный налогоплатильщиками, но гражданин, персонально, за квартиру не платил). И люди, получавшие их, были счастливы!

 Несмотря на общую тенденцию «усмирения украшательской фантазии» архиитекторов всё-таки появлялись архитектурные жемчужины. И во второй половине 50-х, и в 60-70-х, в первой половине 80-х. Про 90-е рука не поднимается упомянуть.

Строили. Строят. Так сказать, возводят… Но не водят сюда экскурсии, не ездят сюда экскурсионные автобусы, не высаживаются из них группы обвешанных фотоаппаратами жаждущих сенсаций или «камерных открытий» заинтересованных туристов… Нет видов, нет ракурсов, нет фактуры. А если где-то что-то можно высмотреть, то видоискатель фотоаппарата оказывается весь иссечён хаотичной паутиной проводов. Да простят меня пауки за такое отвратительное сравнение их продукта высокого природного мастерства с результатом равнодушия, душевной пустоты, массового пофигизма, не исключая административную  сволочную корысть, и простую, тупую рукож@п@сть людей.

Безусловно, особый шик «строительного» дела (я нарочно взял слово «строительный» в кавычки, потому что так делают не строители, так делают, выдают наряды и принимают такие выполненные объёмы «вошедшие не в ту дверь») – тянуть от столба к столбу кабели. Чёрные, жирные, имеющих «слабину́» в виде колец (на случай будущих ремонтов), идущие вдоль улиц от столба к столбу, от столба к столбу… И ладно бы столбы были древними, теми, что ставили ещё «до исторического материализма» – деревянные с железобетонными пасынками. Нет! Гранёные, горячего цинкования, с аккуратными лючками для возможности выполнения расключений, очень «грамотные». Красавцы! Но никто не выполняет земляных работ ни землеройной техникой, ни направленным бурением, не прокладывает кабели в земле, не выполняет нижней запитки светильников. И множится такое наружное «украшение» нашего города! Да только не гирляндами огней, хитроумными узорами подсветок, а мерзким продуктом равнодушных бездарей.

Я заранее прошу прощения у тех творцов, больших и малых мастеров своего дела, их учеников и помощников, которые делают как надо, по проекту, по душе и понраву, чьими трудами возникают оазисы отрадных архитектурных уголков Петербурга. Но весомая ложка дёгтя поганит мёд. Интересно, кто нибудь из счётных палат администрации города, контрольно-ревизионных управлений генерального Заказчика-Застройщика проверял целевое расходование средств? Что предусмотрено проектом, что было предъявлено по форме КС-2 и что фактически выполнено? Ведь все инфраструктурные работы выполняются за счёт (и немалый счёт!) гордского бюджета, т.е. за средства налогоплательщиков или за наш с вами счёт.

А если заинтересованный человек (я не говорю «заезжий турист» или «петербуржец-энтузиаст») вдруг своим немётанным глазом увидел завораживающее сочетание интересных зданий, линий проспектов и памятника герою серии «Жизнь замечательных людей», то ждёт его со всем его мастерством и чудом цифровой фоототехники фиаско – как правило центаральным цветовым пятном его снимка будет огромный рекламный баннер! Статический или динамический. Какая разница? Ни красоты, ни привлекательности городу это не добавляет, но, тем не менее, повторяется с упорством, достойным лучшего примененения, во многих, не лишённых притягательности, локациях. Мне скажут: «Новый строй! Бизнес! Просто – бизнес. Ничего личного…». Но мне кажется, что как раз тут очень много личного. Корыстного. И, как следствие, – бездуховного, безнравственного.

Ох вы деньги, деньги, деньги, рублики,

Франки, фунты, стерлинги да тугрики!

И тут впору говорить, как мне кажется, о признаках приближающейся экологической катастрофы Души города, повсеместном, ползучем выдавливании её повальной монетизацией.

В последние десятилетия активно занялись освоением «заброшенных территорий» некогда промышленных кластеров, активно функционировавших и при «батюшке царе», и при Советах, захиревших в годы «бравурно-болтливой перестройки», а при демократии окончательно сгинувших в небытие. Заменить совсем неприглядные, безгласые и безглазые корпуса бывших средств производства, превратившиеся в места свалок мусора и отходов, проведения сомнительного качества квестов и просто приютов асоциальных элементов, в приличные здания торгово-развлекательных комплексов, бизнес-центров или жилищных массивов – это и хорошо, и правильно, и здорово!

Но кто оценивает то, что строится? Не где-нибудь в далёких юго-восточных странах, рассылая видео-ряды с восторженными всхлипами, умилением и дибильно-благоговейным «wow», а здесь, дома, в Петербурге. С точки зрения удобства, эстетики и художественного восприятия? Чтобы не упирались соседние дома окнами в окна, чтобы новые дворы не превращались в столь знаменитые «петербургские колодцы» без солнца и воздуха, чтобы «элитные» квартиры не нависали своими эркерами и балконами над проезжей частью с её, порой, неизбежным рокотом мотоциклов, и рёвом любителей поковыряться в глушителях своих автомобилей? Почему в новом Петербурге так мало красивого остекления жилых домов, с зеркальным эффектом, с цветными оттенками – голубых, зелёных, розовых, золотистых тонов, что позволило бы не только украсить улицы и районы, но и прикрыть неизбежную неприглядность нашего быта, когда люди, ввиду отсутствия кладовок, подвалов, сараев или других специальных мест хранения, вынуждены выносить «временные излишки» на балкон или лоджию? А они выполнены «простым» остеклением да ещё на всю высоту этажа! И выглядит этот дом как… параллелепипедная свалка.

А почему глухие стены зданий, имеющие огромные площади, смотрят на город тупыми, слепыми, невыразительными пятнами? Почему город, имея огромное художественное наследие мирового уровня, современные материалы и технологии воспроизведения, не может такие площади превратить в прекрасные галереи репродукций художников, скульпторов, создавших мировую славу российскому изобразительному искусству? Здесь могут найти своё место и шедевры отечественного зодчества, и портреты героев, защищавших Ленинград и создававших его трудовую славу, изображения историй отечственного воздухо- и мореплавания и многое другое, что хранится в музеях, фотоальбомах, памяти и седцах ленинградцев-петербуржцев.

Почему им вместо этого живые, конкретные административные лица согласовывают строительство «человейников»? Фенеоменально больших и унылых спичечных коробок. Возможно, они имеют прекрасные планировки, на которые просто не нарадуются жатели. Но эти здания стоят на улицах Санкт-Петербурга(!), и для всех окружающих они – очередной безвкусный невыразительный контейнер для упаковки человеческих душ с их мечтами и победами, радостями и страданиями, запирающий их в себе и не дающий им сиять во вне. В других краях нашей страны люди стремяться запечатлеть красоту прошлого, настоящего или просто – мечту. Бывая, по роду службы, в различных больших и малых городах нашей Родины видишь, с какой любовью люди относятся к настоящему, рассказывая себе и своим детям, рассказывая гостям города о своей малой Родине, где им посчастливилось родиться, взрослеть, жить, о том, чем славится эта земля, этот город и, в итоге, наша Россия.

В Нерюнгри, угольной столице Якутии, украшают стены домов  орнаментами, в Городе трудовой доблести Новокузнецке с некогда «слепых» стен смотрят на тебя Герои боевых и трудовых фронтов. Правда, эти изображения не монитизируются. Здесь только повышаются самооценка новокузнечан, их самосознание, да повышается внимание и уважение гостей города к нему. А в таком районе Новосибирска горожанам просто живётся «красиво», и проезжающие по Дмитровскому мосту любуются открывающейся перспективой.

 Почему бы нашим «отцам города» не создать у себя, по примеру судейского «суда присяжных заседателей», «архитектурную комиссию присяжных заседателей», которая могла бы, с точки зрения рядового жителя-петербуржца разного социального и возрастного статуса, оценить красоту архитектурных решений предлагаемых к реализации, как может отразиться будущая застройка на облике района строительства, как могут её воспринимать будущие жильцы и старожилы района.

Душа города – понятие живое. Если о ней не заботиться, если в погоне за «золотым тельцом» игнорировать её нужды и потребности, она может зачерстветь, огрубеть, исчезнуть. О ней надо помнить, её надо чувствовать, ей надо с любовью помогать быть.

История любого города, а тем более такого как Санкт-Петрербург–Петроград–Ленинград–Санкт-Петербург, формируется во всё время его жизни. Поэтому очень хотелось, чтобы на каждом доме нашего города была прикреплена табличка с QR-кодом, который мог раскрыть историю данного здания от Ф.И.О. архитектора (чтобы и будущие архитекторы понимали меру своей ответственности!), подрядчика-строителя и годов его постройки, перепетий, которые сопровождали годы жизни дома, до имён уважаемых людей, которые в нём проживали. Эта информация позволила бы жителям дома, района узнать, глубже понять и сродниться и со своим ДОМОМ, и с соседями, и с городом. Мечтаю, чтобы взамен несправедливого термина «район исторической застройки», вошли бы в обиход «район исторической застройки конца XVIII- начала XIX века», или «район иторической застройки 30-х-40-х годов ХХ века», или «район исторической застройки первой половины XXI века».

Тогда и коренные и вновьиспечённые петербуржцы, и гости Северной столицы будут чувствовать Душу города в каждом плеске волны Невы о гранит набережной, в каждом крике чайки, в каждом отблеске солнечного луча в окне старого с колоннами и кариатидами или нового с керамо-гранитными фасадами, украшенного фресками, дома, в каждом творении питерских кондитеров, машино- и кораблестроителей или учёных, в чеканном шаге петербуржских курсантов и офицеров-«академиков», в глазах родителей, гуляющих с коляской или уже на свадьбе выросшего ребёнка, в каждом камне брусчатки Дворцовой площади и радостном многоголосии детворы в скейт-парке парка им. 300-летия Петербурга. И в каждом уголке нашего города люди будут находить в своих сердцах отзвук слов поэта Николая Агнивцева:

И майской ночью в белом дыме,

И в завываньи зимних пург

Ты всех прекрасней, несравнимый

 Блистательный Санкт-Петербург!

Александр Николаевич Дмитриев, академик Академии горных наук, Почётный работник ТЭК, общественный деятель, эксперт Санкт-Петербургской региональной общественно-культурной организации «Союз Донбассовцев Санкт-Петербурга и Ленинградской области» СПб, 10.10.2025