Валерий, несмотря на то, что Петербург — это отнюдь не провинция (хотя, может быть, вы со мной не согласитесь?), как вы считаете, трудно создать телеканал, который смотрели бы во всей стране?

Не совсем понял вопрос. Или он неточно сформулирован. Вы о чем, о провинциальности Петербурга или о трудностях в создании телеканала? Это разные темы.

Что касается «провинциальности» — это, в самом деле, — отдельный и большой разговор. Антоним «провинциальности» — «столичность», которая предполагает элементы сакральности, элитарности и здорового пафоса в жизни. Так вот «столичностью» теперь уже не пахнет и в Москве. Чуть-чуть — на Красной площади. Столица — это, скорее, Вашингтон. Даже Нью-Йорк. Там все наполнено гордостью и величием капитала.

Вот Лондон — настоящая столица. Но в другом смысле. Англичане гордятся своей столицей и традициями. Там есть пафосные памятники и мемориалы. Пафосны полицейские, джентльмены и старушки с безукоризненными манерами. Они несут достоинство и гордость за себя, и свою столицу.

В столице все хотят жить и стремятся туда.

В России же вообще нет «гордых» городов. Москва своей властью, телевидением и деньгами подмяла всех.

Если же понимать под «провинциальностью» умение жить, сохраняя собственные традиции, без оглядки на моду, внешние приличия и правила, то мы в Петербурге не провинциальны. Но и не столичны.

Сюда стремятся жить не элитарные элементы, а люмпены, гастарбайтеры и авантюристы. Питер стал всеядным и уронил традицию культуры. Общественное мнение выражается слабо и фрагментарно. Уходит самобытность городской жизни, торговые модули вытесняют «гениев места».

Если же провинциальность — это не самостоятельность, зависимость от начальства и чужой благосклонности, то в России — все провинция. Даже большая часть Москвы. Кроме Кремля и Красной площади.

Что касается телеканала, который смотрела бы большая часть страны… А кто стоит перед такой задачей? Неужели вы? Поздравляю!.. Кто же вам это позволил? Для того, чтобы создать подобный телеканал, вам понадобится политическая воля руководства этой страны и немалые (просто фантастические!) деньги. И покупка талантов на это ТВ — не самый важный вопрос. Менеджмент и лояльность к хозяевам положения в этой стране — гораздо важнее.

В нашумевшей телепрограмме вы, насколько можно понять, провели различие между «культурной столицей» и «жлобами». Нам извне суть спора в Северной Пальмире, видимо, не очень ясна, хотя похожее можно в последние годы услышать и про Киев, и про Львов. Насколько остро развивается такой конфликт в Санкт-Петербурге?

Жлобы наступают и одерживают одну победу за другой, захватывая все новые и новые сферы. В Петербурге нет идеологии. А значит, и нет общественного мнения. По причинам, изложенным выше, Город на Неве стал местом паломничества для жителей Средней Азии и Закавказья. Размывание петербуржской культуры, засорение русского языка и дебилизация молодежи, которая не знает, кто запечатлен в образе Медного всадника на Сенатской площади, — это лишь самая видимая часть тех проблем, которые угрожают уникальной роли нашего города в жизни России. А роль эта — воспроизводство духа интеллигентности.

Может ли Питер по-прежнему воспроизводить элиту духа? Культуру как образ жизни? Если иметь в виду то, что в Санкт-Петербурге живут и работают Гранин, Сокуров, Темирканов, Вербицкая, Марис Янсонс, Гергиев, Басилашвили и Фрейндлих, то, вроде бы, волноваться не о чем. Но все меньше сил и возможностей переварить и обогатить культурой поток приезжих и самим не стать жлобами и остаться культурными людьми. Идет поток. И это — поток жлобства.

Нам еще может не понравиться фраза Полтавченко (глава правительства Санкт-Петербурга — М. М.) о некоторых питерцах, ведущих себя как жлобы, но мы уже часто не в силах преодолеть тенденции ожлобления. Мат и пьянство, бесстыдство в наружной рекламе, развращенность подростков, разнузданность девушек и женщин, социальное неравенство, чванство и кич богатых, парковка на тротуарах, неуступание мест старикам и дамам в общественном транспорте, плевки и окурки… Это — наша повседневность. И, заметьте, именно этому должны противостоять все СМИ. А они сами в этом же и участвуют.

Вы известны выражением «у меня нет списка друзей». В связи с этим вопрос — что такое, на ваш взгляд, независимость политического журналиста, и существует ли она в природе?

Нет, не существует. Если этот журналист — не близкий друг и соратник владельца этого канала. Я бы к слову «независимость» или «независимый» всегда уточнял, «от чего»? Или от кого?.. Я ведь только думаю, что независим, когда выбираю, куда мне поехать в отпуск. Никто меня не заставит поехать туда, куда я не хочу. Но и это мне только кажется. Я зависим от количества денег, желания моих близких и возможностей турфирмы…

Представьте себе хозяина канала, который нанимает на работу человека, который, в свою очередь, будет независимо критиковать работодателя. Или нести полную околесицу в эфире. Зато — «независимо». Это, как минимум, — не логично. Моя независимость возрастает по мере успеха. Если я успешен и приношу рейтинги, мне позволено больше. Больше, но не все.

У меня, в самом деле «нет и не было списка друзей». Моих друзей и друзей телеканала все знают, потому что мы их показываем. Время от времени появляется «список врагов». Поскольку информационная и, тем более, публицистическая журналистика предполагают информационные войны, столкновение точек зрения и способов достигать цели. В конце концов, есть личные и корпоративные враги, враги хозяина положения. Но это вопрос колеблющийся, меняющийся и виртуальный.

Можно ли назвать ваши убеждения консервативными, и не чувствуете ли вы, что в российской медиа-среде носители консервативных взглядов в меньшинстве?

Безусловно, среди журналистов в России мало консерваторов. Больше конъюнктурщиков, т. е. абсолютно беспринципных людей. Много глупых и трусливых. Еще больше угодливых и серых. Но это проблема не журналистики, а общества. Интересы государства подменены коммерческим интересом. Резко упал спрос на сильных личностей и профессионалов. Измельчало на всех уровнях начальство. У власти оказались посредственности с деньгами. Талант менялы исключает и выдавливает из человека и общества почти все другие таланты.

Посредственному руководителю не нужны талантливые. Ему нужны угодливые. И угодливость стала товаром. Как только талантливый стал угодливым, он тут же потерял свой дар.

А в журналистике, как в любом способе управления и манипуляции, нужны сильные духом люди, наделенные мечтой, любовью к родине, верой, то есть принципами. Люди, с достоинством и ответственностью за других и себя, знающие, куда они ведут свой корабль. Такого рода типажей в России намеренно и долго истребляли. Особенно в сферах, которые определяли модель будущего.

Кто определяет модель будущего? Власть. И она должна состоять из пассионариев, лидеров, то есть людей с особым типом мужества и стремлением вперед. Если власть не пассионарна, то она либо нанимает пассионариев на работу либо тянет все общество назад.

Журналистика — область, где должны работать пассионарии, креаторы идей и властители дум. Но журналистика и опасно близка к власти. Поскольку является частью управления сознанием. Поэтому — она всегда в зоне риска. Писателей и журналистов всегда «щелкали» первыми. Потому что чиновник у власти чувствовал в них конкурентов за влияние на умы. Заказ на смелую и талантливую журналистику всегда определяет государство. Или — читатель-зритель, если только государство позволяет должную свободу мнений. Вот, коротко, — генезис понижения планки.

Так что проблема СМИ общая с тем, что происходит в обществе. Она в том, что у СМИ нет вообще никакой позиции, платформы. Ни консервативной, ни либеральной.

Нет, впрочем, одна есть — рубить бабло. На чем угодно. Легче его рубить на подлянке и обнаженке. Чем циничней и порнографичней СМИ, тем выше капитализация. «Пипл хавает».

Ваша оценка: сегодня при власти в России глобалисты или националисты?

Ни те, ни другие. Сегодня у власти в России (кстати, и на Украине) приспособленцы. А в мире у власти, несомненно, глобалисты и манипуляторы…

Как в СМИ проявляется борьба между либеральным и консервативным лагерями в российском обществе и переносится ли она «на кухни»?

Я уже примерно сказал, кому принадлежат СМИ и кто у власти в России. Парадокс ситуации в том, что большинство населения у нас — консерваторы, то есть люди, пытающиеся согреться традицией, памятью, семейными радостями. Нормальный человек больше склонен к созиданию, чем к разрушению. В нем просто заложена свыше эта функция — созидать. А большинство СМИ — заражены вирусом либерализма, то есть пытаются все то, что дорого большинству населения (традиции, память и семейные радости), девальвировать, высмеять и уничтожить. Это — разрушители. Все революционеры были либералами, т. е. разрушителями. Но, придя к власти, они резко становились консерваторами, но не созидателями, а «цепными псами» режима.

Сейчас для других стран хозяин положения в мире — американский капитал — предлагает либеральный, то есть разрушительный проект. Надо быть слепцом, чтобы не видеть этого. Югославия, Ирак, Ливан, Сирия… Это позор человечеству, которое позволяет навязывать себе глобальную бессовестность. Это, как в школе. Весь класс терпит одного подонка. А тот срывает уроки, оскорбляет девочек и учителей. И, главное, в этом классе никто не учится. Все заняты подонком. Так деградирует вся школа.

С помощью медиа и массовой культуры разваливают Россию ее противники в глобальной войне за ресурсы. Если перенести этот конфликт в область метафизики, то это конфликт добра и зла, Дьявола с сыном Бога.

Как бы вы оценили влияние тоталитарных сект и определенных меньшинств на общественную жизнь России?

Они пытаются стать большинством. И, не получая в этом отпора, довольно преуспели. В том числе и потому, что вписываются в общую концепцию разрушения, то есть либерализма.

Гомосексуалистов надо остановить не потому что они плохие или «хуже других». А потому что они, стремясь стать большинством, в конечном итоге им и станут. А это — конец жизни. У нас нет другого способа сохранить жизнь, кроме как защищать правила созидания, установленные Богом и преданием наших предков, кратко изложенные в Нагорной Проповеди. Все, что угрожает жизни, должно ограничиваться правом большинства на жизнь.

Тоталитарные секты и извращенцы отстаивают право на смерть. Флаг им в руки! Мы не будем им мешать. Но и помогать не станем. Потому что хотим жить. Поэтому, пожалуйста, — в резервации, факультативно и за деньги. Отдельно от наших детей. Дети — это и наша надежда, и наша любовь, и наше будущее.

На ваш взгляд, что мешает Киеву и Москве слиться в объятиях Таможенного союза?

Низкий уровень политической культуры политиков. Чванство так называемой «элиты» с обеих сторон. Остальное — изложено выше.

Валерий, имели ли вы возможность сравнить «климат» в российских и украинских СМИ, и если да, то где комфортнее?

Я работаю в некомфортной среде. Вокруг меня, как правило, существует некий профессиональный вакуум. Это и зависть коллег и условия жанра «сольной телепублицистики». Думаю, на Украине мне тоже жилось бы несладко. Поскольку мой жанр — «препарировать» конфликты и вскрывать язвы. Я часто субъективен, а значит могу ошибаться, то есть рисковать. Никакому начальству это не нравится. Никто не хочет быть в «зоне риска».

Кстати, с учетом вашей «полярной» в нынешних украинских понятиях краевой биографии — вам ближе Донбасс или Галичина?

Люди везде одинаковы. Чем дальше от Москвы и Киева, тем они лучше. Нету налета «псевдостоличности». У нас часто родину путают с начальством. Так вот начальство я не люблю. И это взаимно. И на Украине, и в России. А места я люблю из-за простых людей, среди которых я вырос, и из-за природы.

Как можно не любить свою Родину? Я ее обожаю. Плачу по ней. Она мне снится. Она меня питает, дает силы. Для меня Родина — это природа, ее ветры и запахи. На Западной Украине она буйная, влажная, холмистая. На Донбассе природа строже и суше. Там и пахнет по-другому, и воды гораздо меньше. Когда я бываю на Родине, я бываю счастлив. Упасть в ковыль лицом и раствориться в степи — разве это не счастье? А разве есть на свете вкуснее земляника, чем на лесных опушках в Прикарпатье? Так получилось, что у меня несколько малых родин. И я их всех безумно, то есть не задумываясь, люблю. Почти животной любовью. Мне кажется, я могу отдать жизнь за Родину. Серьезно. Я законченный патриот.

ИСТОЧНИК: Фраза